Хроника новостей

фото: Геннадий Черкасов

О встрече с Путиным

«Владимир Владимирович пригласил меня вчера приехать для разговора, беседовали один на один. Я сказал ему: «Может, это как-то непривычно будет звучать, но я у вас сегодня ничего не будут просить . Академия наук должна сначала показать, что мы начали действовать. Просьб, конечно, будет много, но сейчас попрошу только утвердить меня в должности. Владимир Владимирович взял документ, положил на стол и сказал: «А вы утверждены». Это было неожиданно для меня. Потому что это не просто Указ президента, а большой мандат доверия, который появился по результатам по-настоящему демократического голосования в Российской академии наук. Мы обсудили множество вопросов, говорили о науке, о том, как можно перестраивать РАН. Я могу сказать, что то поле, которое существует вокруг президента, очень располагает к откровенному разговору. Когда коснулись вопроса о научном творчестве, я убедился, что наш с вами президент понимает ценность фундаментальной науки».

О фундаментальной науке

«У ученых, занимающихся фундаментальной наукой, есть право на отрицательный результат. И эти отрицательные результаты порой оборачиваются неожиданными открытиями. Помните фразу Пушкина: «И опыт — сын ошибок трудных, и гений — парадоксов друг». О чем это? Да о том, что в какой-то момент не понимаемое нами вдруг становится открытием. Это как раз и есть фундаментальная наука. И никакой заказчик не поймет этого риска и не пойдет на него. Поддержать фундаментальную науку может только государство».

О ФАНО

«В моей программе написано, что я не являюсь сторонником ликвидации ФАНО. Считаю, что мы можем конструктивно выстроить свои отношения, но в рамках корректировки правового поля. А именно, изменения статуса РАН, который по 253 ФЗ и по Уставу РАН не позволяет нам полноценно принимать участие в формировании и реализации государственной научно-технической политики. Надо объединить управление наукой и научные компетенции, разнесенные в результате реформы в 2013 году».

О статусе РАН

«Мы все говорим, что статус должен быть изменен. Он должен быть особым, соответствующим ситуации. Особый статут есть у Сколково, у Курчатовского института, у МГУ. И я не думаю, что его не заслуживает Российская академия наук. Считаю, что она должна называться «Государственной академией наук».Мы должны будем с юристами поработать над тем, чтобы с изменением статуса вписаться в существующее правовое поле. Думаю, надо начать с корректировки 253-го Федерального закона, в котором следует четко зафиксировать все полномочия и ответственность РАН. После этого нам будет проще общаться и с ФАНО. В Федеральном агентстве научных организаций тоже понимают, что нести ответственность за научный результат должны ученые, а по существующему закону, ФАНО несет эту ответственность. Ведь если государство дает деньги органу исполнительной власти, то с него же потом и спрашивает. < ...> Нам бы хотелось, чтобы у РАН была возможность наряду с ФАНО быть соучредителем институтов. Агентство должно отвечать за административно-хозяйственную деятельность, РАН — за научно-организационную. Вот это надо четко прописать. Тезис «научно-организационное», а не «научно-методическое» руководство очень важен. Сейчас у нас всю науку растащили по министерствам, — там есть свои научно-координационные советы, они же сами являются и распорядителями бюджетных средств. В результате наука и оказалась в таком (плачевном) положении. Мне кажется, что президент Путин это точно понимает и переживает за это. Подтверждает это его предложение организовать советы по каждому из больших вызовов науки, потом объединить их в общий Совет, который возглавит президент РАН».

О финансировании науки

«После Майских указов президента об удвоении средней зарплаты по региону для ученых сильно изменилась ситуация в стране. Я не вижу ничего страшного, если их выполнение будет сдвинуто по оси времени вправо. Это все прекрасно понимают. Но есть более важный момент, касающийся указа президента об увеличении процента ВВП, вкладываемого в науку. К 2015 году он должен был составлять 1,77 % ВВП. У нас уже 2017-й год, и мы до сих пор находимся на уровне 1,13% ВВП. Может, к концу года что-то и подрастет… Я намерен обсуждать и убеждать всех в необходимости повышения процента ВВП. Очень важна позиция президента, который считает, что РАН должна играть гораздо большую роль, облекает академию доверием, и есть уверенность в том, что он, безусловно, на нашей стороне».

О взимании «налога на науку» с сырьевых компаний

«Одна из главных проблем кризиса науки заключается в том, что нам не хватает инструментов, чтобы заниматься наукой на высоком уровне. В последние десятилетия регулярных средств для обновления материально-технической базы нашей науки не было. Она, эта база, сделалась, мягко выражаясь, довольно архаичной. А тем временем в современной мировой науке очень четко прослеживается тенденция, что владение уникальным инструментом становится залогом для успеха и мирового лидерства. Если есть инструмент, при помощи которого вы можете обнаружить и померить то, чего не смогут обнаружить и померить другие, — вы — король в науке! У вас есть фабрика нового фундаментального знания! И проблема не только в архаичности материальной базы, а в том, что у нас должна быть возможность изготавливать приборы и инструменты самим. На это денег нет, отвечают нам. И я считаю, что это самая большая проблема фундаментальной науки. Чтобы решить ее, нужен фонд инструментализации. Не на зарплаты мы просим деньги, — мы готовы работать, у нас остались коллективы, головы светлые, но нет средств на производство. Программа поддержки национальных исследовательских университетов показала, что при определенном политическом решении средства в стране находятся. Мы с моими коллегами сделали оценку, сколько бы нам понадобилось для обновления инструментальной базы, и получились не какие-то сумасшедшие деньги — порядка 10 млрд рублей в год. Можно было бы попросить эти деньги у государства, — ведь цены на нефть высокие, ВВП растет… Но политически важнее, если бы фонд инструментализации фундаментальной науки стали бы формировать крупные госкорпорации и сырьевые компании. Их доходы и богатства сейчас формируются на трудах отечественных ученых советского периода. Так что было бы справедливо отдавать им сейчас часть своего дохода, чтобы ученые и дальше могли быть востребованы экономикой.

И еще, мы в стране любим и гордимся нашим спортом. Большие средства идут на него, мы радуемся победам наших героев и не умаляем их достоинств. Но ведь страны могут мериться силами не только в спорте, но и в научных достижениях. Если бы на фундаментальную науку, тратилось столько, сколько идет на спорт, думаю, что ситуация изменилась бы кардинально».

О поднятии престижа науки

«В нашей стране сейчас очень низок престиж научного работника. Если нет этого престижа, молодежь в науку не пойдет. И родители, которые «плохого не посоветуют», не будут своих детей ориентировать на это. Планирую попросить Владимира Владимировича, чтобы он воспринял эту нашу проблему. Ведь повышение престижа ученого — это дело государственное. Его позиция, слово были бы очень важны, ведь вся страна на него смотрит. Я не могу назвать себя человеком с полностью советским менталитетом, но я пришел оттуда. В СССР государство очень активно занималось поддержанием престижа ученых: и фильмы снимались, и книги соответствующие издавались. Сейчас выросло другое поколение, которое меряет себя совершенно в других системах отсчета — мы меряем себя по одномерной шкале, забыв, что определение успеха, своей позиции — это многомерное понятие. Принцип «как можно меньше вложить и как можно больше получить денег» пришел к нам из рыночной экономики. Давайте приложим его к науке, и у нас получится полный нонсенс. Потому что для того, чтобы стать ученым, нужно долго и трудно учиться. А зачем это делать, если можно достичь нужного социального статуса быстрее и с меньшими вложениями? В общем, здесь мы без государства ничего не изменим».

О вхождении в органы власти

«Я сегодня как раз вошел в их число. Беседа с Дмитрием Анатольевичем Медведевым была короче, чем с Владимиром Владимировичем. Нам удалось поговорить с ним до заседания правительства, после чего он пригласил войти в его состав. После на Общее собрание, где меня ждали мои коллеги, пришлось возвращаться с мигалкой, пробка была на 3-м транспортном кольце… Для меня, поездки с мигалкой, конечно, не очень привычны, но, понимаю,что в Москве без них обойтись трудно. Может, дальнейшее научно-техническое развитие позволит нам в будущем использовать третье измерение, чтобы передвигаться более свободно и с пользой, тогда проблема будет решена».

О молодежи в науке

«Есть опасный возраст в жизни молодого ученого, когда он уходит из-под крыла научного руководителя. Он защитил диссертацию, и теперь сам должен уметь зарабатывать на жизнь. Но у нас сейчас очень мало постоянных позиций, поддерживающих молодежь, которая доказала, что хочет и может работать в науке. Эти ребята говорят: «Смотрите, я здесь дерусь за гранты, уехал в Германию и там дерусь за гранты — и в чем отличие?». Успешные молодые специалисты уже поездили по миру, поняли, какое там финансирование, инструмент, увидели, что к ним есть интерес и начинают сравнивать плюсы и минусы. Одним из таких наших минусов можно считать отсутствие (не считая единичные) крупных научных проектов в стране, в которых было бы интересно принимать участие молодым.