Хроника новостей

Вот он, счастливый конец, не по Толстому, а по Коллоди — деревянная кукла превратилась в живого мальчика. А вот в сцене «Тридцать три подзатыльника» мы с Мамукой сидим за фургоном в ожидании ее конца. В антракте, когда я ее спросила, какой смысл сегодня она видит в этой старой истории, она сказала: — Главный — в словах черепахи Тортилы: не важно, кем ты родился, важно, какие поступки ты совершаешь. Работа не пропала — фокус удался. Действие со сцены молниеносно перелетает в зал, где уже врубили свет, как в антракте. Шикарный контратенор Жоры Сукасяна улетает под колосники. Может, пиявочника Дуремара? К тому же место действия спектакля — страна, национальный колорит — для меня всегда важно. К тому же женился на острохарактерной артистке Надуваевой, и вместе они теперь представляют выразительную и счастливую пару: длинная смешливая блондинка с невысоким серьезного вида мужчиной. БУ-РА-ТИ-НО!!!» Обидно стало, хотя на поклонах, как отрепетировала, чмокала в щечку Арлекина. Фото: Маряшина Алёна

И вот с этого момента я уже как будто не чувствую тела, а превращаюсь в один сплошной безумный глаз, который боится потерять из виду своего сценического инструктора. Приходит Мамука, приносит костюм, и я падаю в обморок от его нереальной красоты (костюма, конечно). И теперь так красиво машет руками… А папа Карло (Борис Рывкин) тем временем ищет своего деревянного «сыночка», но в этой Венеции каждый занят только собой: «дорогими пиявочками», как Дуремар (неожиданная работа Руфата Акчурина), или театром с куклами. Мои артисты, которых я хорошо знаю, для меня загадка, я в этот момент робею. А какую роль даст? Но я-то знаю, что это никакая не кукла и даже не взрослый актер или тем более актриса-травести, а натуральный мальчик (два подростка играют в очередь — Миша Маневич и Эмиль Рывкин). И еще смысл в последней фразе, когда куклы говорят Буратино: «Это твой театр», — а он им: «Нет, это театр моего папы Карло». Фото: Маряшина Алёна

— Тут главное без лишних движений и суеты, но на скорости. С полученного слепка отливают модель лица, и у скульптора появляется исходная модель для создания будущего образа — маски Буратино, которая уже в самом конце процесса расписывается акриловыми красками под нужный тон. «Скажите, как его зовут? За полчаса до начала дневного спектакля Для неопытного человека за кулисами «Буратино» — это шок… Видя мой испуг, смеется: — А ты хотела «кушать подано» сыграть? А застывшее лицо Буратино — это особая такая маска, которую… — Что ты имеешь в виду? Ни слова не говорил Мамука — просто памятником стоял в спектакле «Город Я», а все валялись. Время такое было: или мне тоже автомат брать, или уезжать». Два компонента силикона, стекая жидкой массой, покрывают лицо тонким слоем и застывают до твердого состояния. Но тут прямо над головой загремел оркестр (он расположен над сценой, как на мосту), замелькал многофигурный танец, и мы с Мамукой в гондоле «поплыли» вдоль задника с площадью — наверное, Сан-Марко, а может, какой другой? Второй звонок — Надо тут сесть, — говорит Мамука, разворачивая на сцене черную гондолу. Да этому предмету костюмного искусства от Ольги Резниченко место в музее, он заслуживает отдельного описания. Неплохо бы. Значит так, мне достались: 1) объемные шарообразные панталоны из бархата золотистого цвета; 2) фиолетовый камзол с крутой поролоновой грудью, отороченный золотистой тесьмой и расшитый висюльками из стекла; 3) золотистые башмаки с синими помпонами на круто загнутых носах; 4) высокий в полоску колпак с игривым загибом на сторону; и 5) маленькая черная шапочка из бархата, которую в обязательном порядке надевают под колпак, чтобы волосы не торчали. — Да не очень, только долго — часа два. от красотищи: по узкому коридору с гримерками то и дело снуют артисты в костюмах комедии дель арте: многослойные, как торты, и разлетающиеся юбки, панталоны в ромбах (числом 88), шляпы необычных форм (тоже 88), изящнейшая обувь из ткани (57 пар) и, конечно же, маски, расписанные вручную (47 шт). P.S. Кажется, зажим уходит. А событие в «Театриуме на Серпуховке» сейчас одно — «Приключения Буратино». Мой театральный учитель — в данный момент как мистер Х — весь в черном, с веслом и говорит мало, но что бы я без него делала… И вот единственный из всех режиссер Тереза с исторической фамилией Дурова предложила мне войти в спектакль. Это видно не только из зала — даже из правой кулисы, где я стою в ожидании очередного выхода. Хотя, к чести артистов надо сказать, я чувствую, как они меня прикрывают — кто движением, кто тихим словом знак подает, типа «уходим» или «пошли». То есть… Суть их сводится к следующему: я даже не ученик пиявочника, а всего лишь одна из масок венецианского карнавала. Нет, пока артисткой быть очень даже приятно: возлежишь себе на корме и делаешь в воздухе руками, а гондольер тебе напевает «мы на лодочке катались…» — не итальянское, конечно, но за оркестром его все равно не слышно. Четвертое: сцена — отличный способ для похудения (у меня минус два кило). Последний удар по моему актерскому самолюбию — финальный хит поют все… Дети тянут к ним руки, родители ржут — работать с залом надо уметь, а Настя Тюкова и Володя Седлецкий делают это виртуозно, поднимаются на сцену, и тут танцем их поддерживаем мы, массовка. И она, недолго думая, берет иголку и наскоро, пока не прозвенел третий звонок, зашивает прямо на мне костюм, как потрошеную дичь перед отправкой в духовку. Второе: массовка (особенно в мюзиклах и музыкальных спектаклях) — пахарь, которому надо поставить памятник. Первое: время на сцене отличается от реального. Но клоуны — народ веселый, по ночам что-то репетировали, и монтировщик Заркуа поддался искушению, стал играть в капустниках и, к удивлению многих профессионалов, отличался природной органикой (как кошка, говорят) и даром комика. Надо сказать, что Мамука Заркуа — человек удивительной судьбы, о котором я должна рассказать в доказательство того, как развал СССР из финансиста сделал артиста. Я любуюсь, например, такому фокусу — полено превращается в Буратино. БУ (тара-ра-ра-ра) РА (тара-ра-ра-ра) ТИ (тара-ра-ра-ра) НО (тара-ра-ра-ра)! Пока гремит оркестр, Мамука шепотом рассказывает: «Ходили по городу люди с автоматами. И еще одна мысль: а как же теперь мне, зашитой от седьмого шейного позвонка до копчика, с туалетом быть? Дайте денег на колбасу… — Миш, а больно было?   Дурова как никто умеет создать яркую динамичную и большую конструкцию, в которую (внимание!) заложена правильная программа с точки зрения воспитания. Не говорю про гондолу (1 шт.)— ее за веревку уже катят на сцену по коридору. Да я вообще не ухожу со сцены — толкаю повозку театра Карабаса Барабаса, на которой картинно замерли Мальвина, Пьеро, Арлекин, пудель Артемон и другие хорошенькие куколки. И — как результат — кем становишься. А я… Каждый держит свой образ, знает траекторию своего перемещения в мизансценах и, чувствуется, ловит кайф от закрепленных импровизаций. Я от поезда в детстве отстала, А потом заблудилась в лесу. Третье: не врут, что на сцене проходят все болезни (я забыла про больную спину). Сможешь? — предупреждает Тереза. — Попробуй. Маски не снимаю — иначе потом долго восстанавливать сложную шляпную конструкцию. Какие военные? И непонятно куда делся мой бодрый утренний кураж и желание самой испробовать профессию, про которую я столько знаю. У нас не получится. Тем более что композитор с поэтом Энтиным специально к ее постановке написали еще пять песен. Надо сказать, что состояние мое уже близко к критическому: в животе вдруг разлилось что-то подозрительно неприятное, жар, потом озноб. Ну если приспичит? Фото: Маряшина Алёна

Первый звонок — Господи, молния-то здесь полетела, — заволновалась костюмер, когда я напялила на себя всю эту дельартовскую роскошь. — Не нужна мне картина Под названьем Мальвина… все минус я — мой удел на заднике принимать позы, которые уже становятся осмысленнее. Точно так же делали и нос деревянного мальчишки. Это тема выбора, которая рано или поздно встает перед любым существом, даже, как у нас, перед длинноносой куклой.   Наконец получаю от Терезы строгие ЦУ относительно своей роли. А все это пиршество оттого, что своего новенького «Буратино» режиссер Дурова отправила в Венецию, где вовсю бушует красочный карнавал. Я — как он, я — за ним, ой… Бью в ладоши над головой и стучу каблуками об пол во время их представления. Второй акт   Божественно поет Арлекин с выбеленным лицом, картинно возлежа на лестнице. Одна сцена на скорости сменяет другую. В гримерку почти бегом спешит Буратино, он же Миша Маневич. Фото: Маряшина Алёна

Конец близится, подведем итоги моей сценической деятельности. Фото: Маряшина Алёна

  Из досье «МК» «Приключения Буратино» — спектакль с музыкой Алексея Рыбникова (либретто Софьи Троицкой), написанной им еще в 1972 году для одноименного телефильма. Ты на сцене слушайся Мамуку (актер труппы Мамука Заркуа. — М.Р.), следи за ним, он прикроет. Лицо раскраснелось — ведь у него специальная силиконовая маска, по особой технологии снятая именно с его лица. У меня ни единого слова, зато много движения, примерно как у кукол на старинных шкатулках: ручка вверх — застыла — поклон с покачиванием — ножка в воздухе замерла… Ну как-то так. Во-первых, они не первый год оба выходят на сцену, а во-вторых, такого эффекта режиссер по пластике Владимир Ананьев добивался весьма необычным способом: на репетициях ребята сами из папье-маше клеили голову и руки героя, потом крепили это на себя, чтобы прочувствовать, как работает голова куклы, кисти рук. как заполошная курица среди них — в такой массовке легко опозориться. Никакого антракта: под полицейские свистки появляется пара профессионалов-обманщиков — лиса Алиса и кот Базилио. вывалилась из ансамбля масок, работающего с четкостью дорогого отлаженного механизма. Для меня это фантасмагория, а не сказка, и более фантасмагорическое место, чем Венеция, представить сложно. «В самом деле, сколько можно писать о театре, наблюдая его из зрительного зала?» — думаю я. Бандиты, наш дом три раза грабили. — Для меня Буратино — это Пиноккио, — говорит она, — оба родом из Италии — что у Коллоди, что у Толстого. Фото: Маряшина Алёна
На фото: Марина Райкина в роли одной из масок. Где поле чудес в Стране дураков? Надо всегда быть благодарными своим родителям и понимать, что они для тебя сделали. Да нет, не Тереза Дурова, а артист Дик, отлично сыгравший хозяина кукольного театра. — За кулисами я ловлю себя на ощущении, что не могу общаться с артистами, потому что на тебя смотрят одни глаза. Далее в ход идут гипсовые бинты — их наносят вторым слоем, получая бинтовой «кожух». Уехал в Москву, попал в театр к Дуровой (тогда он еще назывался театром клоунады) и стал отличным монтировщиком. Но Мамука не дает мне отвлечься на детали, говорит: «Сейчас выходим из противоположной кулисы» — и мы перебегаем туда. Пришло время представить моего театрального учителя: он родом из Грузии, об актерской карьере не помышлял, поступил в университет учиться на финансиста. А цветочки мне с дебютом подарил — не поверите кто — сам Карабас Барабас. Как выяснилось потом, не он один меня контролировал — вся команда была заточена на внедрение в профессиональную среду инородного и, что особенно неприятно, самодеятельного тела. Поздно — за мной пришли. И для них в том числе венецианский карнавал, маски, которые, не поверишь, для меня стали в какой-то степени открытием. Зал коллективно выдохнул «вау!!!», когда сначала за очагом, нарисованным на куске старого холста, открылся волшебный театр — в розовом свете, огнях и прелестной куколкой на сверкающем шаре, а потом Буратино стащил с лица неподвижную маску. Во втором акте у меня работы куда меньше, чем в первом, — Дурова отметила для меня всего-то две сцены. И тогда Мамука принимает решение прихватить меня еще в харчевню «Три пескаря» — таскаю с ним поднос с бутафорской рыбиной («Ах, фаршированная щу-у-ука!») и убегаю, картинно выбрасывая вперед руки, — целых два раза. Первый акт Все-таки удивительный спектакль поставила Тереза Дурова — красивый, веселый и духоподъемный. Все-таки успеваю отрепетировать поклоны с Арлекином и Коломбиной (Гена Краковский и Саша Скоринова), поговорить с Максимом Гуткиным про музыку и спросить Терезу Дурову: «А почему у тебя Буратино оказался в Венеции?». А тут перестройка, Советский Союз развалился. И музыка шикарная у Рыбникова. Над нами оркестр льет ну что-то такое мелодично-романтично-итальянское. Может, сбежать, пока не поздно? опоздала, ай, мама дорогая… Максим внес в партитуру элементы раннего барокко, можно расслышать даже что-то от Вивальди. Только, глядя на дирижера Максима Гуткина, я почему-то в этот момент думаю про страшное: а ведь он счастливчик — дирижировал мюзиклом «Норд-Ост» на Дубровке, был в заложниках, выжил. Антракт Сижу в коридоре на лавочке с артистами, сама как артистка. Если описать кратко процесс изготовления маски, то он выглядит примерно так: сначала на подготовленное лицо (брови и ресницы смазывают жирным кремом, волосы закрывают латексной лысиной) наносится первый слой слепочной массы. И в какой?! Может, наконец попробовать рассмотреть его не из кулис или с колосников (хотя театр что в профиль, что сверху занятен), а из самой что ни на есть гущи событий, став их непосредственным участником. Плюс ко всему не надо забывать, что в детском театре 50 процентов зрителей — взрослые, которые приводят детей. минус я. Пробую принимать изящные позы. Но спектакль Дуровой не имеет никакого отношения к тому старому фильму. Но нет у меня времени разглядывать венецианские красоты, расписанные художницей Рыбасовой, — мне надо позы в лодке принимать, пока мы «фланируем» из кулисы в кулису — четыре раза. Это нам близко. Или вот еще: сверчки с нежной песенкой на три голоса (почему-то запоминается фраза «не бойся, мальчик деревянный, ведь ты не можешь утону-у-уть») или крыса Шушара, что так смешно трет нос. Еще в антракте Максим Гуткин объяснял мне, что музыка создает атмосферу Венеции XVII века, что у него в оркестре и мандолины звучат, и дульцимер. — Рукой делай так, — показывает он, откинувшись назад всем корпусом. — А делать то что? Трюк сделан с помощью театра теней, и первые минут пять публика уверена, что в деревяшку действительно упрятана длинноносая кукла в человеческий рост. Променял твердую зарплату и спокойную жизнь монтировщика на эфемерное актерское существование с не менее эфемерным заработком — и не жалеет.