Хроника новостей

фото: Геннадий Черкасов

Мы живем во времена, когда все прежние политологические понятия сильно затерлись. Это и «демократия», и «социальное государство», и «гражданское общество» . Они произносятся многократно с самых разных трибун, официальными лицами и экспертами уже скорее по инерции, чем с каким-то практическим смыслом.

Уже очевидно, что общественно-политические процессы и в России, и в развитых странах дают какие-то новые, необъясняемые прежними представлениями результаты. Это и Брекзит, и победа Трампа, и реакция на миграционный кризис в Евросоюзе, и повсеместный рост популизма, и неординарное поведение нашей страны.

Но значит ли это, что всю старую конструкцию институтов, которая сформировалась в странах европейского типа за послевоенные десятилетия, надо выкинуть на «свалку истории»? Думаю, что нет. Проблема только в том, чтобы осовременить эти институты, сделать их ближе к обществу.

Возьмем, например, понятие «демократия». Мы все привыкли, что граждане свое волеизъявление по поводу государственных дел демонстрируют на выборах, делегируя в законодательную власть своих представителей. Максимум демократии здесь, как принято считать, это честные, конкурентные избирательные процедуры, когда проигравшая сторона признает свое поражение. Но в чем, как уже видно, изъян такого механизма? Постепенно формируется профессиональный политический класс, который монополизирует власть. Он формально делится на «либералов», «консерваторов» и «социал-демократов», которые ожесточенно борются за места в парламентах и правительствах, но никого внутрь себя не допускают. Фактически речь идет о мелькании одних и тех же лиц (в разных сочетаниях), которые принимают решения от имени граждан. Но почему за них общество голосует? Тут и мастерство политической риторики, высочайший профессионализм избирательных штабов, и до недавних пор отсутствие реальной альтернативы, «свежей крови». Но, как известно, капля камень точит. Сделали свое дело усиливающееся подспудное недовольство сложившимся порядком, нарастающее ощущение того, что тобой манипулируют. Наиболее яркий пример — только что прошедшие выборы американского президента. И, судя по всему, это только начало — на очереди Франция, Нидерланды и, возможно, даже Германия.

Кстати говоря, я сильно не уверен, что все эти пертурбации пойдут на пользу перечисленным выше западным странам. Если пробить даже маленькую дырочку в плотине, то итогом может стать ее полное разрушение с последующей масштабной катастрофой. Поэтому упомянутому выше политическому классу надо извлечь уроки из уже состоявшихся внесистемных событий, чтобы не перевернуть лодку общественного развития.

И выход тут один: максимально приблизить граждан к принятию решений по всем — большим и малым — вопросам жизни страны. Децентрализация власти может происходить самыми разными способами: усилением местного самоуправления, делегированием управленческих функций от государства общественным и самоуправляемым организациям, использованием новейших IT-технологий для выявления предпочтений людей. Этот ход поможет примирить неизбежные из-за технического прогресса процессы глобализации с боязнью потери национальной и этнической идентичности.

Пойдет ли на это западный политический класс? Скорее всего, да, хотя по факту это радикальная смена лиц и поколений, находящихся у власти. Станет это возможным прежде всего из-за того, что, несмотря на очевидные сложности, — политические системы в странах европейского типа все-таки не утеряли своего демократического характера, главным признаком которого является сменяемость власти под давлением собственного населения.

С «социальным государством» все куда проще. Как показывает вся мировая история, оно невозможно без развитой демократии, которая направляет общественные ресурсы на настоящие приоритеты. Пушки, танки и ракеты становятся таковыми или в условиях горячей войны, или в авторитарном (тоталитарном) государстве, которое озабочено поиском внутренних и внешних врагов для «консолидации» нации вокруг правящей группы и конкретного несменяемого вождя. Конечно, и тут бывает рост уровня жизни, но он как появляется, так потом и меняется на падение в связи с неотвратимыми причинами. Хороший пример — Венесуэла, полностью зависящая от цены на нефть.

А вот для того, чтобы избавиться от «ресурсного проклятия», нужен нормальный инвестиционный климат, гарантии частной собственности, независимый суд и, конечно, по-настоящему конкурентная политическая система. Всем рекомендую по этому поводу почитать переведенную на русский язык книгу Дарона Аджемоглу и Джеймса Робинсона о том, почему одни страны богатые, а другие бедные.

Конечно, и в развитых странах время от времени случаются экономические кризисы, которые в социальном плане неприятны значительной части общества (рост безработицы, снижение доходов). Но почему-то даже такие популисты, как Дональд Трамп или авторы Брекзита, не ставят вопрос об отходе от рыночной экономики или построении «социализма с человеческим лицом». Даже они прекрасно понимают, что такого рода эксперименты не будут поддержаны большинством населения, которое нутром чувствует: это красные флажки, перейдя за которые начинается социальная катастрофа, из которой выбраться можно только ценой потери десятилетий сытой обывательской жизни.

А теперь посмотрим на Россию. Несмотря на то что в нашей Конституции «социальное государство» закреплено как уже состоявшийся факт, можно с большой долей вероятности предположить: это пока не более чем декларация. Реальная ситуация в стране далека от социального благополучия, которое к тому же еще более скукоживается под влиянием экономического кризиса. Ну и до стандартов демократии не XXI, а даже XX века нам еще очень далеко…

И на этом месте самое время вспомнить про «гражданское общество». Это понятие давно превратилось из существительного в безликое, ничего не обозначающее междометие всемирного политического языка. А ведь гражданское общество — это не фантом, а вполне реальный институт жизни не только на Западе, но и в недемократичной России. Где же его разглядеть?

Сначала необходимо указать, что есть страны, в которых гражданского общества точно нет. Их не так много, но этот факт характерен для Северной Кореи, а также Сомали, Судана, Гаити, Ливии и подобным т.н. failed-state. Во всем остальном мире активность людей как граждан в той или иной степени проявляется в трех формах:

— группы, не имеющие официальной регистрации, появившиеся для отстаивания общих социальных интересов на микроуровне (экология, взаимовыручка в быту, школьное образование и т.п.);

— официально зарегистрированные НКО, занимающиеся самой разнообразной деятельностью — от благотворительности до защиты прав человека;

— местное самоуправление, которое, в частности в России, согласно Конституции не входит в систему органов государственной власти.

И вот тут как раз начинаются различия в сочетаниях этих трех колонн гражданского общества, что и определяет общий политический ландшафт каждой из стран.

Например, в наиболее демократических странах как настоящего, так и скорого будущего роль официально зарегистрированных НКО заметна, но явно не преобладает. Дело в том, что там, как правило, существует мощное местное самоуправление, которое берет на себя решение основной массы местных вопросов. При этом действует и большое число grass-routes — неформальных групп граждан, которые самоорганизовываются по интересам и только в редких случаях носят протестный характер. Для решения вопросов местной жизни есть, повторюсь, муниципалитет, а общенациональные интересы, системная благотворительность регулируются через зарегистрированные НКО и выборы.

В странах малоразвитых, в которых, как правило, установлен авторитарный режим, гражданское общество сосредоточено в самом низу, на микроуровне, в виде неформальной самоорганизации людей для решения своих самых насущных бытовых вопросов. Фактически это замена местного самоуправления, которое в такого типа странах не более чем коррупционная машина. Зарегистрированные НКО там являются так называемыми GONGO (Government Organized Non-Government Organization), или, если перевести на русский язык, — «организованные правительством неправительственные организации».

Мы в России находимся как раз посередине между описанными выше моделями устройства гражданского общества. У нас есть зачатки местного самоуправления — правда, в последние годы подавляемые через их огосударствление. Есть и множество — более 200 тыс. зарегистрированных НКО, из которых все более значимая часть может быть отнесена к GONGO, но большинство пока еще пытается выживать независимо от государственного руководства. Против наиболее строптивых наша власть использует ярлык «иностранного агента» или/и перерубает возможности независимой финансовой подпитки из российских источников. На этом негативном фоне некоторый оптимизм связан с появлением и активизацией, особенно в крупных городах, неформальных групп, отстаивающих социальные и общественные интересы, например, при «точечной» застройке территории, уничтожении памятников природного и культурного наследия, «оптимизации» сети школ и медицинских учреждений.

Понятно, что гражданское общество не может быть прямым инициатором давно назревших в России перемен. Но его голос, в целом становящийся все более тревожным, крайне важен именно сейчас, когда наша власть пытается заглянуть хотя бы на несколько лет вперед. И если мы все-таки решимся на реформы, то кроме профессионализма чиновников их успех невозможен без зубастого, ершистого, но неравнодушного к судьбам страны гражданского общества, которое возьмет на себя основные функции по формированию демократических институтов и социального государства в России XXI века.